Итaк, рoссийскиe вoйскa нaчaли пoкидaть Сирию. Прoцeсс этoт идeт пoкa нeзнaчитeльными тeмпaми и, вeрoятнo, будeт рaстянут нa мнoгиe мeсяцы. Знaя пристрaстиe Путинa к пoлумeрaм, мoжнo прeдпoлoжить, чтo пoлнoгo вывoдa вoйск мoжeт и не состояться. В этой связи замминистра обороны Панков уже пояснил, что вывод будет лишь частичным, т. е., и не выводом вовсе, а сокращением военного присутствия.

Мотивировка Кремля была, как и все кремлевское, расплывчатой, ни к чему не обязывающей и рассчитанной исключительно на доверчивые массы: “Задачи, поставленные перед Министерством обороны, в целом выполнены”. В чем именно состояли эти задачи, руководство уточнять не стало. Возможно, решило не перегружать сознание граждан сложными стратегическими выкладками, а, скорее всего, само пока не смогло определиться, в чем. Поэтому я попытаюсь это сделать за него.

Уничтожение ИГИЛа и реставрация власти Асада. В сентябре прошлого года, в своей ооновской речи, провозглашенной прокремлевскими СМИ “исторической”, Путин призвал к созданию антитеррористической коалиции с участием России для уничтожения ИГИЛа. Речь не произвела желаемого эффекта, да и антитеррористическую коалицию создавать не было смысла, так как она к тому моменту уже существовала целый год: просто Россию в нее не приняли. В результате Кремль начал интервенцию в одиночку — правда, пользуясь номинальной поддержкой Ирана и “Хезболлы”.

Вскоре после начала операции Путин переформулировал ее задачу и пояснил что состоит она в “стабилизации ”законной власти” Сирии”, т.е., в восстановлении власти Башара Асада над страной. Тем не менее, еще в феврале, на пресс-конференции в Маскате министр иностранных дел Лавров уверенно заявил: “Российские авиаудары не будут прекращены, пока мы реально не победим террористические организации: ИГИЛ, “Джабхат ан-Нусра” и подобные им. Не вижу оснований для прекращения этих ударов”. Из этого можно сделать вывод, что еще в прошлом месяце Россия вернулась к антитеррористической риторике и теперь отдает приоритет уничтожению ИГИЛа, а с ним и менее сильной, но не менее агрессивной салафитской группировке “Джабхат ан-Нусра” (“Фронт помощи”), фактически являющейся региональным отделением “Аль-Каиды” (“Основа”) и враждующей с ИГИЛом. Спасение Асада, казалось бы, отошло на второй план.

Таким образом, на протяжении почти полугода российские власти попеременно декларировали две цели войны в Сирии: уничтожить ИГИЛ и (ii) восстановить власть Асада над страной (или, в крайнем случае, укрепить его режим настолько, чтобы он смог гарантированно существовать в пределах западных присредиземноморских провинций). По сути, ни одна из этих целей не была достигнута. Главной целью российских бомбардировок оказались вовсе не позиции ИГИЛа, как настаивали российские СМИ, а позиции не-ИГИЛовской, анти-асадовской т.н. умеренной оппозиции (“Сирийская свободная армия” -ИГИЛа, то его существование бы Аль-джэйш ас-суурий аль-хурр”, “Армия сирийских туроков” — “Suriye Türkmen Ordusu” итд). Сторонников этих группировок Кремль именовал “террористами”, ибо, с его точки зрения, каждый несогласный с Асадом становился вне закона и достойным уничтожения. В октябре-ноябре на долю территорий, контролируемых умеренной оппозицией, пришлось 90% российских авиаударов. В январе этот показатель слегка понизился, достигнув 70%. Под видом борьбы с исламизмом, российские войска, нелепо именующиеся —словно под влиянием компьютерных игр — “Воздушно-космические силы”, массово уничтожали гражданские объекты: рынки, магазины, школы, мечети. На конец января в этих побоищах погибло около 1,400 гражданских лиц.

Что касается самого ИГИЛа, то его существование было и остается выгодно Кремлю по ряду причин. Во-первых, Исламское государство служит региональным противовесом позициям НАТО; во-вторых, оно предоставляет повод обеспечить российское военное присутствие в Средиземном море и, в-третьих (что особенно важно),обеспечивает отток радикальных исламистских сил с Кавказа в ИГИЛ (достаточно сказать, что к началу операции под знаменами ИГИЛа сражалось 5 000 — 7 000 граждан РФ).

Получив приказ о начале вывода войск из Сирии в связи с “выполнением ранее поставленных задач”, Шойгу предоставил Путину отчет, поясняющий, как именно эти задачи были выполнены:

● совершено более 9 000 боевых вылетов;
● убито более 2000 боевиков — выходцев из России, в том числе 17 полевых командиров.
● уничтожено 209 объектов нефтедобычи и переработки, а также 2 912 средств доставки
нефтепродуктов.
● установлен контроль над тремя нефтегазовыми полями вблизи Пальмиры.

Если кто-то полагает, будто Воздушно-космические силы РФ вступили в сложнейшую войну, ради того чтобы отправить на тот свет 2 000 российских исламистов, побомбить автоцистерны с нефтью, и захватить три нефтегазовых поля в районе Пальмиры то, он сильно ошибается. Экспорт углеводородов остается источником самофинансирования ИГИЛа, который помимо потерянных трех нефтегазовых полей продолжает контролировать как минимум десяток других (как, кстати, и саму Пальмиру). Не совсем понятно, как стало известно гражданство погибших: неужели ИГИЛ прислал в российское посольство в Сирии похоронки? Но даже если считать данные Шойгу верными, то при том что 3 000 — 5 000 россиян-исламистов, судя по всему, остались в строю, говорить об отводе войск было весьма преждевременно.

Итак, что мы на самом деле имеем по результатам 165-дневной сирийской военной кампании, ход которой освещался в российских СМИ ежедневными победными реляциями?Войска ИГИЛа были потеснены на некоторых участках фронтов, ИГИЛ продолжает оставаться ведущей военной силой в Сирии, и контролируемая им территория страны превышает по площади зоны, контролируемые курдами, умеренной оппозицией и Асадом. Взгляните на карту Сирии по состоянию боевых действий на 30 сентября (начало российской интервенции) и 2 марта. Различия есть, но в случае ИГИЛа они минимальны. Таким образом, провозглашенная Путиным и Лавровым задача по уничтожению ИГИЛа выполнена не была.

Следует также понимать, что потери, понесенные ИГИЛом в живой силе, технике и инфраструктуре обеспечения стали, в значительной степени, результатом авиаударов западной коалиции и сухопутных действий курдских повстанцев на севере страны. Эти факты российские СМИ и политики совершенно упускают из вида, делая из российского контингента героя (нечто среднее между Рэмбо и Ильей Муромцем), который в одиночку борется с ордой злобных басурман.

Далее, Асад по-прежнему контролирует лишь незначительную часть страны и по-прежнему не имеет никаких шансов на восстановление контроля хотя бы над половиной ее территории. Да, поддержка со стороны РФ укрепила позиции Асада в западных провинциях, но не настолько, чтобы он гарантированно мог там функционировать без внешней помощи. В результате, и другая основная цель, официально продекларированная Кремлем, — “стабилизация” режима Асада — достигнута в Сирии тоже не была.

Впрочем, следует признать, что российская власть традиционно зарекомендовала себя как большой специалист по залатыванию дыр и созданию структур, где все держится на веревочках, подвязках, подпорках, и заплатках (хотя рано или поздно все равно рушится). Если предположить, что в задачу Путина входило перенести эту заплаточную модель на власть Асада и продлить его политическую агонию, то эта задача была действительно выполнена. Однако такой результат вряд ли можно хотя бы отдаленно считать “стабилизацией законного режима”, о которой пафосно говорил Путин, объясняя цели вторжения. Вполне вероятно, что на проходящих сейчас переговорах в Женеве, тот факт, что Асад сейчас скорее жив, чем мертв, позволит ему выторговать определенные уступки, как со стороны Запада, так и со стороны умеренной оппозиции. Но и эти уступки будут носить временный характер и лишь оттянут решение сирийской проблемы. Реанимационный режим, который Кремль создал для поддержания жизнеобеспечения Асада, предполагает постоянную зависимость от аппарата искусственного дыхания, т.е., российской военной поддержки. И если Кремль планирует удержать Асада у власти, пусть даже в пределах алавистского анклава на западе Сирии, то уход российских войск из Сирии идет полностью вразрез с этими планами.

Но, может, интервенция в Сирию преследовала какие-то иные, скрытые цели, которые Путин решил не декларировать? В определенной степени — да. Помимо создания имиджа борца с исламизмом и подключения режима Асада к аппарату искусственного дыхания у Путина было еще несколько резонов ввести войска в Сирию, а именно: (1) отвлечь внимание международной общественности от происходящего в Донбассе, а российской общественности — от внутреннего кризиса; (2) набрать политические козыри для возможного торга с Западом по украинскому вопросу и снятию санкций; (3) протестировать российские военные технологии; и (4) создать военный форпост в Ближневосточном регионе.

(1) Перефокусировка общественного внимания. Ее осуществить, безусловно, удалось. На фоне телерепортажей о школах и мечетях, разбомбленных российский авиацией, Запад как будто окончательно забыл о Крыме, а понятие “война в Донбассе” стало для него менее актуальным. Российскому зрителю показывали другие репортажи: там красиво взлетали самолеты и что-то красочно взрывалось — наверное, казармы, до верху заполненные террористами. Все это помогало забыть о растущих экономических проблемах и финансовой неопределенности и вселяло в россиян блаженную уверенность, что Путин — настоящий герой и свой народ в обиду врагам не даст. Однако манипулирование общественным сознанием не есть единоразовая акция, как вакцинация от кори. Нельзя сделать человека перманентно пьяным от одной порции коньяка, пусть даже и очень хорошего: стакан следует наполнять вновь и вновь. В этом плане вывод войск и даже сокращение военного присутствия в Сирии вредят поставленной задаче: лишенная видеосюжетов о войнушке и самолетиках общественность может скоро вспомнить и о Донбассе, и о кризисе.

(2) Политические козыри. Полагать, как делают многие аналитики (в том числе и те, которых никак нельзя упрекнуть в симпатиях к Кремлю), что сокращение военного присутствия в Сирии поразит воображение всего мира, и западные политики во главе с Обамой, Меркель и Камероном бросятся к Путину, предлагая ему сохранить Асада у власти, — по меньшей мере, наивно. По степени наивности эти спекуляции сопоставимы с утверждениями, от которых четыре месяца назад трещал по швам интернет, будто благодаря парижским терактам Путин снова “всех переиграл” и набрал кучу политических дивидендов. Но никаких дивидендов на его счет не поступило: в анти-ИГИЛовскую коалицию Россию, как не брали, так и не взяли; санкции сразу после терактов продлили; а в том, что Запад сел с Путиным за стол переговоров по Сирии, не оказалось ничего нового: Путина и раньше за этот стол пускали. Соответственно и в этот раз мы не увидим никаких принципиальных успехов Кремля на международной арене: Асад все равно будет смещен, антироссийские санкции останутся в действии на ближайшее время (рано или поздно они будут отменены независимо от ситуации в Сирии), а обязательства по минским соглашениям с Кремля не будут ни ослаблены, ни тем более сняты.

Замечу также, что Путин — вовсе не тот политик, который делает что-либо в кредит. Он не стал бы отзывать свои “космические силы” и оставлять российские базы без эффективного авиаприкрытия, уповая на то, что, может быть, получит в замен хоть какие-то уступки от Запада, растроганного таким джентльменским жестом. Путин не джентльмен и тем более — не добрый Самаритянин. Если бы сокращение российского контингента в Сирии являлось результатом надежной политической сделки с Западом, то Первый канал сразу бы протрубил о триумфе отечественной дипломатии. Но вместо этого мы увидели на экранах растерянного Шойгу, бормочущего что-то о ликвидации 17-ти полевых командиров и “средств доставки нефтепродуктов”, т.е., банальных автоцистерн. В этой дежурной сводке не было ничего триумфального.

(3) Тестирование российских военной техники. В этом направлении российский контингент преуспел. Были протестированы (в основном, впервые) разнообразные виды вооружения Среди них бомбардировщики СУ-34 и ТУ-160, фугасные авиабомбы ФАБ-250 и КАБ-500 и многое другое. Особую гордость военного командования составил запуск с Каспия высокоточных крылатых ракет “Калибр-НК” и 3М-14, с помпой приуроченного ко дню рождения Путина. Правда, почти каждая шестая ракета до Сирии не долетела, упав на территорию Ирана, союзника РФ по про-асадовской коалиции. Тем не менее, не исключено, что после боевой апробации Минобороны удастся получить новые контракты на поставку вооружения — хотя бы в тот же Иран, но все это нельзя считать целью, ради которой была затеяна военная операция в Сирии.

(4) Создание военного форпоста. Из рассмотренных возможных задач, преследуемых вторжением — как продекларированных, так и скрытых — эта представляется наиболее важной для Путина. База ВМФ (сначала советского, потом российского) существовала в средиземноморском порту Тартус с 1971 г., но последние десятилетия функционировала ограниченно. Ее обновление вместе с открытием авиабазы “Хмеймим” в районе г. Латакия позволило построить инфраструктуру, которая могла бы стать основой для долговременного военного форпоста РФ не только в Сирии, но и во всем регионе. Однако создание такого форпоста не только не предполагает сокращение военного присутствия, но, скорее, требует его увеличения. Поэтому, если Кремль и ставил перед собой задачу закрепиться на Ближнем Востоке, то пока все выглядит так, что он остановился на полпути к ее достижению.

Миссия невыполнима. Войны обычно заканчиваются по двум причинам: первая — когда достигается цель, преследуемая войной; вторая — когда выясняется, что эта цель недостижима. С самого начала российской операции в Сирии было ясно, что в своем минималистском формате она не предполагает решения фундаментальных военных задач. Даже после резкого увеличения российского военного присутствия 4 000 — 5 000 солдат и 70 самолетов были не в состоянии существенно изменить соотношение сил с анти-асадовскими группировками, общая численность которых — включая умеренную оппозицию и исламистов — по некоторым экспертным оценкам, составляет 200 000 — 300 000 бойцов.

Есть все основания считать, что, посылая войска в Сирию, Путин и его окружение плохо представляли себе сложность ее противоречий и разнообразие религиозно-политической палитры сирийской войны. Рассматривая противоборствующие стороны в сильно упрощенной бинарной системе (сторонники Асада и “террористы”), они не задумывались над тем, кто такие сирийские турки; чем исламисты “Джабхат ан-Нусра” отличаются от исламистов ИГИЛа; почему Катар поддерживает организацию “Джейш аль-Фатх” (“Армия завоевания”); по каким причинам Турция сотрудничает с иракскими курдами, но антагонистична по отношению к сирийским курдам, и прочая, прочая. Тем не менее, все эти факторы привели к эскалации конфликта, сделав его крупнорегиональным. В результате Россия оказалась на грани вооруженного столкновения с Турцией, обладающей хорошо оснащенной и самой крупной после США армией среди членов НАТО. Та же Турция и Саудовская Аравия, также технически высоко оснащенная в военном отношении, выразили готовность ввести войска в Сирию для поддержки оппозиции. В свете такого развития событий Кремлю оставалось или наращивать военное присутствие в Сирии, увеличивать расходы, вводить сухопутные войска и оказаться в ситуации, где Сирия могла стать для него вторым Афганистаном, или же признать, что миссия невыполнима и начать отступление. Кремль выбрал отступление. Но даже и это было сделано в российских традициях недоделанности: войска выводятся, но слишком уж частично. Можно, конечно, предположить, что Путин пытается ретироваться с наименьшей потерей лица, но до сих пор его склонность к полумерам оказывалась малопродуктивной.

Может, “вывод войск” — это блеф? Как уже говорилось, частичный вывод войск — это не вывод, а сокращение военного присутствия. Но в данном случае и сокращение это происходит крайне медленными темпами. По некоторым оценкам, почти две трети контингента может остаться в Сирии. Одни бомбардировщики летят обратно в Россию, другие скоро полетят бомбить то ли ИГИЛ, то ли “Джабхат ан-Нусра”, то ли сирийских турок, то ли еще кого-нибудь. До сих пор неясно, сколько авиасредств покинуло Сирию. 16 марта Стив Уоррен (Steve Warren), полковник Армии США и спикер по вопросам противодействия ИГИЛу, заявил, что не более 8-10 российских боевых самолетов вернулось в Россию. Кроме того, следует иметь в виду, что авиабаза в “Хмеймим” в Латакии и база ВМФ в Тартусе продолжат функционировать, и перебросить обратно в Сирию несколько десятков самолетов и тысячу военнослужащих, не представляет никакой сложности. Исходя из этого, нельзя исключать, что ход Путина является блефом, который, возможно, призван оказать давление на Асада, сделав его более уступчивым в переговорах с оппозицией.

Однако первые несколько дней переговоров в Женеве показали, что делегация Асада не способна к компромиссам. В традициях заносчивости и политической фанаберии, которые и привели к гражданской войне, эмиссары Асада не желают ни встречаться с некоторыми ведущими представителями оппозиции, ни обсуждать вопрос о создании курдской автономии, хотя эта автономия не только давно существует де факто, но и является основной сухопутной силой в войне против ИГИЛа. Так что если “вывод” войск и был средством давления на Асада, то это средство уже не сработало. Но почему вдруг могла появиться необходимость принуждать его к компромиссам? Да все по той же причине — Путин понял бесперспективность идеи вернуть военным путем контроль над Сирией Асаду и, возможно, начал поиск альтернативных вариантов для того, чтобы любой ценой закрепиться на Ближнем Востоке.

Путину абсолютно все равно, насколько правомерна борьба Асада и алавитов за сохранение власти и насколько несовместим ИГИЛ с ценностями современного мира. Зацепиться за Ближний Восток, создать цех, который бы приносил политический капитал и служил орудием международного шантажа — вот его настоящая и единственная цель, перед которой меркнут и борьба с исламизмом и поддержание “законных” режимов. В принципе он готов сотрудничать с любой из сторон конфликта, если такой союз укрепит его позиции и ослабит позиции Турции и Запада в регионе. Вполне допустимо, что Асад как партнер Путина больше не устраивает. Также вполне возможно и то, что найдя нового партнера — будь то курды, умеренная оппозиция или даже исламисты — который предоставит Путину более эффективную возможность создать форпост в Сирии, он перезапустит сирийский проект. Но, как и антагонизирующее растягивание вывода войск из Сирии, перезапуск лишь окажется очередной заплатой, которая вряд ли спасет его внешнюю политику от превращения в сплошную дыру.

Выводы

За пять с половиной месяцев военных действий в Сирии ни одна из официальных двух целей вторжения уничтожение исламизма и “стабилизация” режима Асада — продекларированных кремлевским руководством так и не была достигнута.

Что касается четырех недекларированных, скрытых задач, то удалось лишь отвлечь общественное мнение от украинской проблемы и российского кризиса, а также протестировать некоторые виды вооружения.

Политических дивидендов, которые можно было бы конвертировать в снятие санкций или весомым уступкам со стороны Запада по иным вопросам, сирийская операция Кремлю не принесла.

Создание долговременного форпоста в Сирии проблематично в свете сокращения российского военного присутствия в этой стране. В свете нежизнеспособности режима Асада, устойчивости умеренной оппозиции, военной мощи ИГИЛа, усиливающейся поддержки, оказываемой анти-асадовской коалиции Саудовской Аравии, другими странами Персидского Залива и Турцией, а также в свете возможного вступления Турции и Саудовской Аравии в сухопутную войну, Путин решил не рисковать и начал вывод войск.

Процесс вывода российских войск может быть неправомерно растянут, создав ситуацию длительного политического тупика в Сирии.

Нельзя исключать, что вывод войск является блефом и средством оказания давления на Асада, но даже если это и так, то этот шаг лишь подчеркивает, что Путин понял бесперспективность своих военных действий в Сирии.

Источник: «LiveJournal»

Мнение авторов публикаций может не совпадать с мнением редакции сайта