Дмитрий Дубoв : В пeрвoй чaсти прoгрaммы мы гoвoрили с пoлитикaми – o пoлитикe. Сeйчaс пoкaжeм интeрвью с aртистoм, с пoэтoм. Гoвoрили мы с ним o музыкe, вoйнe и нaшeй с вaми жизни. Он получил эту роль. Ему выпал счастливый билет – петь и писать стихи в стране, где поэт – всегда немного пророк. Поэтами рождаться суждено лишь тем, в ком бродит гордый дух гражданства, кому уюта нет, покоя нет. Как же точно эти строки Евтушенко, написанные в 64-м году, подходят к человеку, который в мае 2010-го произнес одну фразу: «Юра, музыкант». Это интервью мы записали на следующий день после концерта Юрия Шевчука в Израиле. Юрий Шевчук – музыкант, поэт, гражданин. Я все-таки добавлю, вы знаете – кумир. Юрий Юлианович, здравствуйте.

Юрий Шевчук: Я еще не помер, я не кумир. Здравствуйте.

- Я на самом деле ташкентский, у нас… Вы старше меня лет на двадцать. Старших не уважать – это к себе презрение.

- Ну понятно. Спасибо.

- Я на самом деле… Это даже ни разу не грубая лесть, потому что я не просто рос, я взрослел на ваших песнях. Вот я помню «Черный пес Петербург» – я это слушал еще до того, как я приехал в Израиль, а когда я приехал сюда, мне было восемнадцать лет, мне было тяжело, я был один, и вот у меня такая старая затертая кассета ваших песен, и это как-то помогало мне в трудные времена. Поэтому кумир, я настаиваю.

- Не, ну спасибо, что-то мы хорошее все-таки делаем.

- Я тут с изумлением понял, что я уже здесь в Израиле живу двадцать пять лет, но мы с вами разговариваем, общаемся на русском языке, и вот те люди, которые были вчера на концерте, у нас плюс-минус стаж один. Мы уже живем здесь больше половины жизни. Но, тем не менее, вот мы приходим к вам, слушаем вас. Вы, со своей стороны, видите разницу в публике в Израиле, в России, в Германии, в других странах?

- Ну, мы в Израиле тоже я могу сказать, что, в принципе, часто живем. Первый наш концерт был в 92-м году, в Иерусалиме, в мае. Вот эта вот огненная земля, там стадион, был концерт в воскресенье — «Алиса» и «ДДТ». Мы первый раз были в Иерусалиме, был прекрасный концерт. И вот с тех пор каждые два года мы приезжаем сюда. Вот сколько раз я был уже здесь – раз, наверное, двенадцать или пятнадцать, уж не помню. И при мне вырос Израиль тоже. Я помню Нетанию, я вот сейчас приехал — опять она обросла вся домами, Иерусалим совершенно другой, деревьев стало больше, дороги лучше, ну, то есть, страна развивается прямо на моих глазах.

- То есть вы довольны…

- Можно сказать, я тоже здесь как бы долгожитель, все это происходит на… Все в моей памяти.

- Страна-то маленькая, наверняка вас узнают, не только здесь, и вообще — как вы к славе относитесь?

- Да я хорошо, к славе я отношусь иронично, это дева такая очень нервная и, как бы вам сказать, изменчивая в своих вкусах. Поэтому к славе я отношусь иронично, и к себе тоже, надеюсь. Это помогает вообще, самоирония. А люди прекрасные здесь, и залы у нас всегда хороши, и я вот не люблю слово «поклонник», как бы я вижу здесь, нахожу единомышленников, люди сверяют свое мироощущение, то есть как бы во многом на одной волне, хорошо очень.

- Вот вы говорите, что на одной волне. Действительно вот, восприятие реальности, — есть какая-то разница между тем, как живем мы, и как живут люди на вашей родине?

- Ну, наверное, да. Я думаю, здесь все-таки не так воруют, как у нас. Поэтому все так быстро растет. Если бы у нас меньше воровали, я думаю, тоже, вы бы приезжали к нам и удивлялись бы. Гораздо больше чем сейчас.

- Вы понимаете, что вы вне времени? Песни, которые вы поете, которые вы написали двадцать лет тому назад или больше — они сегодня звучат по-прежнему актуально. Понятно, что любовь всегда актуальна, но есть какие-то проблемы, о которых вы поете — война, допустим, тоже всегда актуально.

- Вы знаете, у нас сейчас с группой «ДДТ» — мы ездим по стране и по миру с новой программой, которая называется «История звука», то есть как сказано — время собирать камни, время разбрасывать. Мы сейчас вот в одном из этих состояний находимся, и эту программу мы сложили из старых песен. Те, которые — я был потрясен и удивлен, копаясь в архивах «ДДТ», в этих старых песнях — что очень многие до сих пор актуальны. Как будто вот вчера написаны. И люди мне тоже говорят, что песни восьмидесятых, девяностых до сих пор актуальны. Ну это очень печально. Это печально, потому что особенно песни социального, гражданственного звучания, характера — если они и сейчас актуальны, а они написаны двадцать лет назад, то, значит, мало что меняется, вот что плохо. Что многие люди несчастливы, выживают, много несправедливости.

- Как вы думаете, они однажды перестанут быть актуальными?

- Я надеюсь, и в этом, наверное, уверен, да. Конечно, жизнь продолжается, безусловно. Вот у нас новая песня есть «Любовь не пропала» — она есть, и в России ее очень много. Просто пережить это все, да…

Мы чем занимаемся – мы говорим о человечности людям. Может быть, поэтому к нам так… Ну, нас не забыли, к нам приходят, слушают. Говорим о человечности, потому сейчас очень много зла, очень много негатива, и мы выбрали этот путь – вот напоминать о человечности, что мы – люди. Я вообще придумал такую поговорку – люди у нас все замечательные, хорошие, добрые, но не все про это знают. Мы им говорим – ребята, вспомните, что вы хорошие, добрые, светлые, чистые, смелые. Ну, вот так.

- Есть в интернете запись передачи с вами – «Школа злословия» 2005 года…

- А, это где Дуня Смирнова. И Таня, да.

- И там, в прологе этой передачи, говорилось о том — ну, я не знаю, в качестве претензии к вам высказывалась ваша любовь к солдатам. И вообще вот этот культ военных.

- К служивым людям. Да, любовь осталась. У меня очень много друзей, которые сейчас служат, Мой сын, кстати — Петя — он служил в морской пехоте два года. Чему я очень рад, и горд, и он был мужчиной и таковым является. Много друзей. Солдат я служивых люблю очень еще с девяностых годов, когда российская армия была в тяжелейшем положении.

Я очень много ездил по стране и по дальним погранзаставам, по каким-то совершенно островам, где люди служили, служат, авиация, то-се, спецназ, горячие точки. Где ребята выживали просто. Без денег, без довольствия. Ну, я помню те времена, когда начальник погранзаставы на границе с Афганистаном занимался тем, что каждый день бегал по аулам и добывал еду для солдат. Вместо боевой подготовки просто занимался едой, чем прокормить заставу. Вот чем люди занимались. И, конечно, я их полюбил, потому что это очень отважные и замечательные люди.

Когда не будет государства, тогда не будет и армии, отомрут, но это будет не скоро. Я хочу вам сказать, что армия — это скальпель, это инструмент, вот в чьих он руках, вот что важно. Кто генералы, блин, кто власть, кто политики, и куда они отправляют армию. Вот это да, вот это серьезная проблема. А солдат – он солдат. Я помню, мне многие говорили – Юрий, служим России, больше некому. В разных таких абсолютно страшных ситуациях они это говорили. Это люди отдельного рода, и я их очень уважаю.

- Тем не менее – вы бы спели в Сирии, если бы вас позвали туда?

- В Сирии — я бы там был, может быть, как журналист. Не знаю, я столько много ездил, вот как наш друг Гранкин был в свое время во многих местах, и вот, знаете… Но я, в отличие от Гранкина, я устал от этого от всего. Видеть вот эту несправедливость, вот эту трагедию бесконечную. Не знаю, не скажу вам, куда бы я поехал. Мы сейчас ездим по России, где жизнь нелегкая, где люди выживают многие, и чувствуем свою необходимость и нужность вот этих разговоров о жизни, мы работает вот так.

- То есть вы патриот, или вы просто родину любите?

- Я патриот, но не квасной. Я не люблю плакаты патриотичные, обильно висящие на заборах. В этом ничего не вижу тонкого, нежного, чуткого.

Любовь к родине — она вообще очень интимная вещь, очень тонкая просто. И орать про это на каждом углу, и скандировать марши, гимны, то, что сейчас происходит – мне это крайне не нравится. Я считаю, что это не любовь. Это пафос, в этом пафосе ничего нет хорошего.

- А любовь — она есть?

- Любовь — это другое абсолютно.

- Вот я говорю не про Москву. Вот расскажите мне про вашу родину, я не говорю про Москву. Я говорю про Россию.

- Моя родина – ну, естественно, Россия. Родился я на Колыме, очень люблю тундру, Ледовитый океан. Вот кстати, не так давно мы там были, в Магадане, играли концерт, люблю очень. Помню одного мента, который… А там народу мало, в Магадане вообще, и если ты там служишь, стоишь на воротах на концерт, то ты всех знаешь, и всех они проводили бесплатно. В общем, был прекрасный бесплатный концерт в Магадане, для своих земляков всех. Ну и люди чудесные. Люди чудесные, я серьезно говорю. Я никогда не скажу, что народ у нас не тот. Неправда это. Просто вот политики не те, да, часто бывает, вот нам с этим не везет.

А люди у нас хорошие, терпеливые очень люди, очень терпеливые. Чересчур даже иногда, но хорошие. Ну, настрадалась Россия. Ну, Израиль тоже.

- А терпение может когда-то лопнуть?

- У меня есть песня «Четыре окна». Жили на Колыме, потом переехали на Кавказ, Нальчик — вот второе окно, третье — Уфа, родина моей матери, Фании Акрамовны Гареевой, которой сейчас девяносто два года, она жива, и слава богу.

- У нас говорят – до ста двадцати.

- Вот-вот, да. Мы прямо с нее пылинки сдуваем с сестрой. Это Уфа. И четвертое окно – это Питер. Вот четыре окна.

- То есть вы народный артист. Я не говорю про звания, вы — народный артист.

- Да я не знаю. Это ничего не значит — народный, такой, сякой. Главное — по этой дороге себя не потерять, и какие-то принципы даже, которые сформированы были в юности далекой рок-н-ролльной, ну как-то так. И, в общем-то, видеть мир, чувствовать его, не жить в башне слоновой кости, как-то вот так, да.

- Скажите, вы думаете, что вот это терпение вашего народа – оно безгранично или оно однажды кончится?

- Ну, оно несколько раз уже кончалось. Поживем – увидим, что называется. Народ ведь у нас в России — он какой-то, я не знаю… Человек должен родиться какой-то другой совершенно. Вот Мессия. Ну, может быть, в политическом смысле. Вот босой просто, как Махатма Ганди. Босиком по асфальту, чтобы за ним пошли люди. И совершенно какой-то… С одной стороны. С другой стороны – я наблюдаю молодежь, и никакого, может быть, и лидера не надо, потому что молодежь, которая выросла за эти нулевые – она абсолютно бесстрашная, она понимает все, видит, она в интернете. Она интересная, харизматичная, она жаждет свободы, справедливости и всего остального цивилизованного, без чего жить сейчас практически невозможно.

- На ваши концерты эта молодежь ходит.

- Да, ходит. И мы с ней говорим. Молодежь прекрасна. Я вот доверяю молодежи, я думаю — если ее не перебьют на очередной войне где-нибудь, не дай бог, конечно — то Россия будет другой через поколение. Точно абсолютно.

- Ну давайте как раз о возрасте, да? Вы поете до сих пор, потому что вам есть еще что сказать, вы хотите продолжать петь?

- Да, только поэтому. Так бы ушел в управдомы давно уже.

- Я знаю, что вы приехали к нам по дороге в Иерусалим, кто я такой, чтобы мешать вам, поэтому спасибо вам большое.

- Спасибо вам, всего хорошего. Добра.