Этa истoрия o судьбe oднoй крaсивoй сильнoй жeнщины. A eщe oнa o судьбe двaдцaтoгo вeкa, o eврeйскoй Ригe, o вoйнe и Кaтaстрoфe. И o любви. К мужу, дeтям, к путeшeствиям, музыкe и литeрaтурe, к выбрaннoй нaвсeгдa прoфeссии и к жизни…

Кoгдa уxoдит близкий чeлoвeк, всe, чтo мoжнo сдeлaть, – этo xрaнить пaмять o нeм. К стoлeтию сo дня рoждeния Елены Шур ее дочери Лидия и Ирина записали все, что помнили о маме, чтобы сохранить эти воспоминания для своих детей и внуков. Когда подросло молодое поколение, уже родившееся в Израиле, был создан фотоальбом с семейными фотографиями и объяснениями к ним, листают его теперь правнуки Елены Даниловны. В израильских школах есть непременная традиция: каждый ученик пишет работу о корнях своей семьи, знакомясь с ее историей. А в этой семье дети всегда росли на семейных историях…

На самом деле, отчество Елены Шур должно было звучать чуть иначе. Ее отца звали Даниэль, вернее Рихард-Даниэль. Он был четвертым ребенком в семье Абрама и Сары Ицигсон. В этой семье родились восемь детей. В семье его супруги Фриды выросли двенадцать братьев и сестер. Ее отец Менахем Мендель Магильницкий прослужил 25 лет в царской армии, ему было суждено дожить до 102 лет.

А у Фриды и Даниэля появились на свет четверо детей. После маленьких красавиц, дочерей Бетти и Герды, родители мечтали о мальчике. Но родилась третья дочь, и назвали ее Еленой. Родилась она в марте 1912 года. И все же через одиннадцать лет исполнилась родительская мечта. Судьба подарила им сына Вилли.

Славное, теплое детство и отрочество было у детей семьи Ицигсон. Даже Первая мировая война не задела их. Семья благополучно пережила ее в эвакуации в Пскове. А когда все завершилось, вернулась в Ригу. Маленькая Лена запомнила, что их рижский дом в целости и сохранности дождался хозяев, все вещи остались на своих местах за несколько лет их отсутствия.

Отец обеспечивал семье материальное благополучие, он тяжело работал, но хорошо зарабатывал. Рихард-Даниэль Ицигсон был известным рижским меховщиком, семья помогала ему в бизнесе. Им принадлежали несколько домов и квартир в Риге. Детям родители смогли дать достойное образование. Лена училась в женской гимназии, красивая, яркая девушка, всегда была окружена подругами. Она пела, играла в школьном театре.

Нужно заметить, что в этой гимназии были по-настоящему демократические и дружеские отношения, поддерживаемые руководством. Например, утро начиналась с прихода представителей разных религиозных конфессий, батюшки, ксендза и раввина, и учащиеся расходились по классам, чтобы помолиться.

Утро также начиналось и с того, что дети из зажиточных семей приносили два бутерброда, один из них был предназначен для бедных учеников, чтобы на переменке никто не оставался голодным.

В семье Ицигсон общение велось на русском и немецком языках, все прекрасно владели латышским, учили детей английскому и французскому.

Еврейские традиции в доме соблюдались. Запомнилось Лене, как перед еврейскими праздниками мама непременно покупала всем детям новые наряды.

Вообще, еврейская жизнь в довоенной и досоветской Риге била ключом, работали еврейские школы, действовали различные объединения, спортивные клубы, шли представления в еврейском театре, проходили службы в синагогах.

Тринадцатилетняя Лена запомнила, как в еврейском клубе в 1925 году праздновалось основание университета в Иерусалиме. И одновременно был известный ценз, два процента, на поступление в высшие учебные заведения, который заставлял многих молодых рижских евреев покидать город и учиться за границей.

Существовал, конечно, бытовой антисемитизм, традиционно переходивший из поколения в поколение в среде местных жителей. Фразы «евреи, уезжайте в Палестину» или «всех евреев — в Даугаву» были весьма распространены. И это влияло на эмиграцию латвийских евреев в Палестину. К сожалению, слишком мало из них успели ее осуществить…

Благополучная жизнь семьи Ицигсон прервалась, когда не стало отца. Даниэль умер от сердечного приступа. Лене тогда было шестнадцать лет. В доме появились кредиторы. Чтобы достойно жить, мама продала часть имевшейся недвижимости. Она старалась обеспечивать детей так, чтобы они не нуждались.

После окончания школы, в начале тридцатых годов, Лена Ицигсон поехала в Берлин, к сестре отца. Молодая девушка оказалась там в непростое время первых антисемитских всплесков в Германии. Навсегда запомнились ей скамьи, на которых разрешалось сидеть только евреям, парки, в которые евреям и собакам вход был запрещен. Однажды они с тетей зашла в кафе, где им вежливо ответили, что евреев больше в этот день они не обслуживают, на это была процентная норма.

Лена вернулась в Ригу, узнав о том, что ее старшая сестра Бетти выходит замуж. Это было первое счастливое событие в семье после смерти отца, и так же счастливо выглядят все члены семьи на фотографии. Кто же мог знать, что ждет их через несколько быстро пролетевших лет.

А Лена Ицигсон стояла на распутье юных лет, нужно было определяться с выбором профессии. Неожиданно ей помог в этом доктор Крецер, врач еврейской рижской больницы «Бикур-холим». Да, такое известное название израильской больницы в Иерусалиме было знакомо рижанам с начала двадцатых годов.

На медицинской карте столицы Латвии эта больница появилась в марте 1925 года. Дальний родственник семьи Ицигсон, филантроп Ульрих Мильман основал ее в связи с болезнью своего сына, страдавшего тяжелой формой сахарного диабета, в те времена, неизлечимого. Молодой человек умер рано, но больница «Бикур-холим» продолжила существование и работает по сей день.

Важно отметить, что лечились в ней все жители города, а не только евреи. А вот медперсонал в ней был еврейский. Директором больницы стал доктор Исаак Иоффе, который руководил городским управлением здравоохранения. Через некоторое время при больнице открылась школа медсестер.

Кто знает, как сложилась бы судьба Елены, если бы не ее встреча в Берлине с врачом этой больницы, доктором Крецером. Пообщавшись с девушкой, он сделал ей предложение, но отнюдь не руки и сердца.

«Лена, я вижу, что вы очень проворная, хорошо относитесь к людям, — сказал он ей на прощание, — Мы открываем при нашей больнице школу медсестер. Вернетесь в Ригу, приходите к нам учиться!»

Так и случилось. И этот выбор во многом определил судьбу Елены Даниловны. А скорее всего, и спас ей жизнь.

Но вернемся в довоенную Ригу, в молодость, весну, надежду. И тяжелую работу. Ибо будущие медсестры не только изучали профессию, но и с первых дней работали в отделениях больницы, чтобы вблизи познать, каково быть медсестрой. Жили все девушки в общежитии, очень сдружились, и дружбу эту пронесли через многие годы. Те, кому было суждено ее пронести. Некоторые из студенток школы покинули Латвию в конце тридцатых годов и успели переселиться в Эрец-Исраэль, некоторые прошли всеми фронтовыми дорогами «сороковых–роковых», а многие остались в городе и во время оккупации разделили трагическую участь рижского еврейства.

Дочери Елены Даниловны называют ту дружбу «братством бикурхолимных сестер», главным принципом работы которых был принцип «больной всегда прав». Он и определял отношение медперсонала к пациентам. Человек страдает и нуждается в помощи, — это было первично. Больные никогда не забывали таких медработников, сохраняя в душе к ним чувство благодарности.

Окончив в 1935 году школу медсестер, Лена Ицигсон получила направление на стажировку в городскую больницу Елгавы, а затем вернулась в больницу «Бикур-холим».

Это место оказалось в ее судьбе очень важным не только в профессиональном плане, но и личном. В 1938 году находился в больнице на коротком обследовании молодой архитектор Абрам Шур. Лена Ицигсон оказалось его палатной медсестрой. Для него это была любовь с первого взгляда…

Сперва в больницу посыльный приносил букеты цветов, предназначенные молоденькой медсестре. А затем, найдя общих знакомых, Абрам пригласил Лену в кафе. Абрам, красивый и талантливый человек, несмотря на ценз, с отличием завершил учебу в Латвийском университете. Предложение он ей сделал буквально через несколько встреч, а зачем откладывать, если на пороге любовь?

27 января 1939 года сыграли свадьбу. Вновь в семью Ицигсон пришел праздник. Свадьба была скромной. Незадолго до нее в сталинских лагерях пропал Герасим, брат Абрама и скоропостижно скончалась его мать Циля.

Забегая вперед, скажу, что Герасим Шур, молодой инженер–рижанин, работал в Москве как иностранный специалист и был обвинен в покушении на жизнь Сталина. Его арестовали буквально через несколько дней после свадьбы. Герасим был расстрелян, молодая жена осталась одна. Так разрушались судьбы…

А свадьба Лены и Абрама стала одним из последних торжеств, на котором вся семья вместе.

Как хороша была невеста в нежном атласном платье, рядом с любимым человеком, рядом с мамой, сестрами и младшим братом. Вся нарядные, счастливые. Вся жизнь впереди…

Елена переехала жить к мужу. Теперь в родительский дом она приходила в гости и очень переживала, что редко навещает родных.
Вскоре, у молодой пары появился первенец. Родилась доченька, которую в память о бабушке назвали Цилей.

Новый удар в семье случился через короткое время. Малышка заболела пневмонией. Антибиотиков, которые сегодня бы спасли девочку, тогда не было. Она прожила всего несколько месяцев…

После смерти дочери Елена вернулась в медицину, она вновь работала в больнице, стала хирургической сестрой в отделении, которым руководил профессор Владимир Минц. Эта редкая фотография хранится в альбоме Елены Даниловны. На ней профессор во время консилиума, с ним сопровождающие врачи.

Судьба Владимира Михайловича Минца заслуживает отдельного абзаца. Хирург, ученый-медик и общественный деятель, автор более 100 статей и книг по нейрохирургии, пластической хирургии, ортопедии, гинекологии, урологии и онкологии. Новатор в хирургических операциях, врач с мировым именем.

Когда началась война и можно было еще успеть покинуть Ригу, он отказался от эвакуации, сказав, что кто-то должен продолжать лечить больных. После оккупации Риги был отправлен в Рижское гетто, но днем профессор имел разрешение находиться в клинике, он также руководил созданной в гетто больницей.

За отказ оперировать немецких офицеров Минц был депортирован в концлагерь Кайзервальд, а затем в Бухенвальд, где погиб в феврале 1945 года. Профессор отказался оперировать. Зная, что повлечет за собой отказ… Разве это не героизм?

Но все это случится позже. А пока — последние мирные годы. Впрочем, в Латвии предвоенный год оказался драматическим. В июне 1940 года там была установлена советская власть. Какие колоссальные изменения в жизни страны это произвело, трудно рассказать в одном очерке.

Клиника, в которой работала Лена, была национализирована новой властью, пациентами Лены стали в основном семьи советских офицеров.

В июне 1941 года из Латвии в Сибирь были высланы порядка пятнадцати тысяч человек. Это были люди, занимавшие различные руководящие должности в досоветской Латвии, бизнесмены, представители культурных слоев и видных общественных организаций. Людей разбудили среди ночи, дали час на сборы, позволили взять с собой в дорогу минимум вещей и в товарных «столыпинских» вагонах отправили в дальний путь. Многие по месту назначения не доехали, многие не пережили трудовые лагеря и ссылки. Среди них было немало евреев.

Коснулась трагедия депортации и семьи Лены. В дом ее старшей сестры Бетти, не так давно вышедшей замуж за Якова Фридлендера, сына владельца фабрики, среди ночи позвонил свекор и велел Якову срочно прийти. Как оказалось, за ним пришли по адресу родителей и потребовали связаться с сыном. Свекор Бетти, понимая, что происходит и пытаясь спасти невестку от депортации, сообщил о происходящем только сыну.

То, что происходило в ту ночь, с трудом поддается описанию. Многие отправились в далекий путь с семьями, многие уехали одни, оставив в Риге близких людей, думая, что таким образом они ограждают их от беды… Это случилось всего за неделю до вторжения немецких войск на территорию СССР. Увы, о Катастрофе, которая грядет, тогда еще не думал никто. Так оказалось, что Яков, сосланный в Канск, смог пережить годы депортации. А судьба Бетти оказалась более трагической.

Но вернемся в последние довоенные дни. В воздухе уже чувствовался запах войны, в Риге поселились беженцы, успевшие покинуть оккупированные территории. И хотя рассказы их были ужасны, но многие рижские евреи, выросшие на немецкой культуре, считали немцев цивилизованными, доброжелательными людьми и не могли представить всю глубину наступающей беды.

А события развивались стремительно. Оборона Риги длилась всего несколько дней. 30 июня Красная Армия отступила. 1 июля 1941 года в город вошли немецкие войска. Немногие за короткий период успели эвакуироваться. У каждого человека были свои причины остаться в городе, кроме того, покинуть Ригу в неорганизованном порядке в те дни было крайне тяжело.

Лену Шур спасло то, что больница, в которой она работала, считалась медицинским учреждением МВД СССР. Ее эвакуировали централизованно. Елена Даниловна запомнила этот июньский день навсегда. И плакала всегда, когда вспоминала его. Утром она была в больнице, готовила больных к эвакуации. Прибежал в больницу ее младший брат Вилли, мама волновалась за дочь, спрашивала, что же будет, как поступить.

«Готовьтесь к отъезду и ждите меня дома», — сказала Лена. Она пообещала, что по дороге на вокзал проедет мимо и заберет маму с сестрами и братом. Эти слова стали последней ее весточкой родным… Обрадованный Вилли убежал домой с сообщением.

Лена успела на больничном грузовике заехать за мужем и его отцом Исраэлем и попросила водителя проехать мимо ее дома на улице Блауманя.

В жизни часто судьбу вершат обстоятельства. Улица, на которой жила семья Ицигсон, находилась рядом с райкомом партии, сотрудники которого в это время тоже эвакуировались. Не дожидаясь прихода немцев, местные жители из соседних домов обстреливали райком из всех окон так, что ехать по улице было смертельно опасно. Шофер категорически отказался и направился прямо на вокзал. Лена пыталась дозвониться домой, чтобы как-то связаться с мамой, она звонила из всех телефонов-автоматов по дороге, но телефонная связь была нарушена. Фрида с дочерьми и младшим сыном напрасно ждали Лену. А она плакала в грузовике от беспомощности, не имея возможности что-либо изменить.

Еще много слез выплачет молодая женщина, не зная о судьбе самых родных и близких людей. На фронте, спасая раненых, в короткие перерывы в землянке. Муж успокаивал ее, пытаясь уговорить, что может быть, они успели уехать, но Лена душой чувствовала, что произошло самое страшное.

Правду она узнала после войны. Восемнадцатилетний Вилли был убит в рижской тюрьме, куда забрали в первые дни многих молодых евреев. Фрида, Бетти и Герда оказались в Рижском гетто. Участь гетто печально известна. В двух акциях, 30 ноября и 8 декабря 1941 года, погибли почти все старики, женщины и дети Риги. Это случилось в Румбульском лесу. И это было незаживающей раной на сердце Елены Даниловны Шур до последнего дня ее жизни.

А тогда поезд увез эвакуированную рижскую больницу в тыл. Они оказались в Ивановской области, в городе Фурманове. Лена успела поработать в больнице, но Абрам решил добровольно идти на фронт, и молодая женщина приняла решение отправиться в армию вместе с ним.

Итак, в сентябре 1941 года началась фронтовая жизнь, в реальность которой так трудно было поверить молодой рижанке, воспитанной в абсолютно иной среде. Абрам и Елена Шур стали воинами сформированной 43 гвардейской Латышской стрелковой дивизии. Четыре года они шли к Победе…

Елена – лейтенант медицинской службы, операционная сестра медсанбата.

Абрам Шур, в мирной жизни архитектор, стал сапером 53-го саперного батальона. В это время было не до архитектуры…

Но в декабре 1941 года в боях под Москвой ефрейтор Шур был тяжело ранен в область сердца. В тех боях погибло много солдат.

Сообщение об этом Елена получила в канун нового 1942 года. С тяжелыми предчувствиями встречала праздник Елена. Она понимала, что осталась без родных, и вдруг узнала о ранении мужа. Его сумели спасти в московском госпитале, куда Абрам был доставлен. Сохранилось письмо, написанное Абрамом жене из госпиталя в начале 1942 года, когда он шел на поправку.

После долгого лечения и выписки он вернулся в свою дивизию и стал сотрудником редакции военной газеты «Латвиешу Стрелниекс», совмещая функции корреспондента и художника.

Однажды, много лет спустя, в музее боевой славы Латвийской дивизии дочери Елены и Абрама Шур увидели заметки, подписанные псевдонимом Ленин. Под ним писал Абрам, ну а выбранный псевдоним к вождю революции отношения не имел, он был связан с именем жены.

Первый состав гвардейской Латышской дивизии был многонациональным и семнадцать процентов ее бойцов составляли еврейские воины. Среди медиков их процент был особо высок. На медработников, которые разворачивали госпиталь практически рядом с местом боя, выпала самая огромная и гуманная ответственность, отвоевывать у смерти бойцов. Дни и ночи после тяжелых боев шли операции, делалось все даже в тех случаях, которые казались безнадежными, использовался любой шанс. Дни и ночи находилась Лена в операционной. Спустя многие годы, ее находили спасенные бойцы и благодарили.

В семье бережно хранятся военные награды, а к ним записи, короткие официальные строки: «Елена Шур во время последней операции показала отличную работу, зачастую не выходя из операционной по две смены, а после короткого отдыха работала опять либо в операционной, либо в перевязочной. Со своей работой справляется отлично, принимает участие в обучении младшего медицинского состава. Достойна представления к правительственной награде: медали «За боевые заслуги».

А вот еще запись: «В период боев сентября – октября 1944 года, работала в операционной, принимала активное участие в сорока крупных операциях, при этом в нескольких случаях проявила мастерство, инструментируя и ассистируя одновременно. В свободные минуты переходила на работу в перевязочную, где перевязала более ста раненых и дала наркоз в 42 случаях».

Сухие строки эти не смогут передать тот эмоциональный накал ежедневной борьбы за жизнь, который стал смыслом жизни молодой медсестры, когда думаешь не о себе, не о вечной усталости и недосыпании, а о том, кого ты должна попробовать спасти и облегчить боль.

Уже в Израиле нашел свою «сестричку» Нафтали Гильдин, которого дважды спасала Елена. В первый раз, в самом начале войны, когда боец был контужен, а второй раз в январе 1944 года.

Его спасли чудом после того, как Нафтали, раненный во время боя под Нарвой, более суток пролежал на снегу. После операции, чтобы поддержать бойца, Лена поднесла ему стопку водки. О том, как ценно было это подношение, можно понять по тому, что помнил Нафтали о чудесной медсестре Лене шесть десятков лет и успел пообщаться с ней в Израиле.

Как описать тяжелые будни боевой медсестры, когда в первое время не было в армии ни женского белья, ни женской военной формы, и носили девчонки мужские кальсоны и тяжелую мужскую одежду. И вспоминала Лена, обутая в кирзовые сапоги, довоенную Ригу, уютные кафе с вкуснейшими пирожными, которые так любила посещать, обувные магазинчики с богатым выбором, по которым три сестры отправлялись подбирать себе модельные туфельки…

Юность уходила все дальше, модельные туфельки и таявшие во рту пирожные виделись только во сне.

А вокруг были окопы и бомбежки. Тяжелые переходы, которые совершали бойцы, когда надо было пройти десятки километров пешком, несмотря на страшную усталость… И шла Лена, иногда из последних сил. Но шла вперед.

Были и маленькие женские радости, вернее, девчонки сами себе их создавали, когда получалось постирать белье в реке, а потом его развешивали на деревьях, чтобы быстрее высохло. Пока однажды не пришел командир и не приказал снять, ибо с воздуха такие «украшения» на деревьях могли привлечь врага.

А волосы? Какой девушке не важно красиво выглядеть и быть хорошо причесанной. И делали девушки себе «бигуди» из веток деревьев, чтобы накрутить локоны в редкие минуты затишья. Женщина остается женщиной при любых обстоятельствах.

А знаете ли вы, какие витамины были во время войны у бойцов Латышской дивизии? Когда они стояли в болотах, а сброшенная с самолетов провизия утонула, и нужно было как-то выжить, академик Кирхенштейн изобрел витаминный напиток и требовал ежедневно его принимать по столовой ложке: это была настойка хвои на спирте.

Война — это не только бои, лечение раненых, операции. Это фронтовая дружба не на день или год, на всю жизнь. Это ностальгия по мирному прошлому и постоянные мысли о близких людях, которые вдали.

Одна из врачей, у которой в тылу были мама и маленькая дочь говорила: «Мне бы в замочную скважину на них посмотреть».

Это любовь. Ведь служила Елена вместе с мужем… Пусть общение было крайне редким, но иногда вспоминались молодым людям довоенные дни. И не зная, что завтра их ждет, радовались они, что успели понаслаждаться жизнью, что часто в Риге вместе ходили в театры, в кафе.

Потому, что нужно уметь помнить и что-то теплое и светлое в тяжелые дни.

А война катилась на запад… В ночь, когда Латышская дивизия пересекла границу Латвии, Абрам Шур с коллегой, пройдя 28 километров пешком, первыми написали фронтовой репортаж об этом в своей газете.

13 октября гвардейская Латышская дивизия вошла в Ригу. Во главе колонны, всегда вспоминала Елена Даниловна, на белом коне въехал командир стрелковой роты, майор Иосиф Пастернак, друг Лены и Абрама Шуров.

Бойцы дивизии узнавали и не узнавали родной город. Особенно тяжело было евреям. Никто не ждал их дома…Теперь они знали, что случилось с родными и близкими, оставшимися в городе во время оккупации. И все равно люди надеялись, по Риге ходили списки спасшихся евреев, каждый ждал своего чуда.

Увы… оно случилось с единицами. Лена Шур, выросшая в шумной многодетной семье, окончательно поняла, что больше никогда ей не увидеть сестер, брата, маму… Рижские евреи остались в братской могиле Румбульского леса. Абрам тоже потерял единственного родного человека, отца. Израиль Шур умер во время эвакуации в Чебоксарах в 1943 году.

Квартира Абрама и Лены на улице Стабу была занята, человек, который жил в ней, недовольно посмотрел на вернувшихся хозяев и заявил: «Легкий путь вы нашли, чтобы вернуть себе квартиру». Лена ответила ему, что четыре с половиной года на фронте ей не кажутся легким путем. Квартиру все-таки молодая семья отвоевала. Пусть из нее было растащено все, но оставались стены.

А Абрам и Лена были молоды, и вся жизнь, казалось, еще впереди.

Кто же мог подумать, как резко все изменится в один миг… А пока Абрам устроился работать по специальности, наконец он смог заниматься мирной архитектурой. Лена была в положении, после потери маленькой доченьки мечта о ребенке все годы войны оставалась мечтой. Но декабрь победного 1945 года принес в семью Шур двойное исполнение мечты. У Абрама и Лены родились дочери – двойняшки, Лида и Ира. О таком чуде молодые родители даже и не мечтали.

Жить бы и радоваться, растить в любви дочерей…

В июне 1946 года Абрам отправился в командировку в Москву. Сердце остановилось мгновенно… Позже врачи скажут Лене, что это, скорее всего, случилось из-за осколка, оставшегося после ранения 1941 года. Возможно, он сместился в область сердца. Абраму Шуру было 38 лет.

Полугодовалые дочери остались без отца. Лена стала вдовой в 34 года. Всю свою жизнь она посвятила дочерям и работе.

Никогда не изменила призванию – быть не просто медицинской сестрой, а настоящей Сестрой Милосердия. Пока девочки были маленькими, Лена работала в детской поликлинике, затем была участковой медсестрой, медсестрой в различных отделениях.

На пенсию женщины в СССР шли в 55 лет. А Елена Даниловна ушла на пенсию в 75 лет! Проработав в медицине более полувека, сохраняя главный принцип медработников рижской еврейской больницы «Бикур-холима»: «больной всегда прав».

Сама вырастила дочерей, помощи ведь ждать было неоткуда. Ни матери, ни сестер, ни мужа…

Однажды, рассказывает ее дочь Ирина, стояла Елена Даниловна в очереди за куклами, в продаже появились пластиковые пупсы, и ей так хотелось порадовать своих малышек. А когда она попросила двух пупсов, в очереди начали кричать, что это спекуляция, чтобы больше одной в руки не давали. И смешно и грустно вспоминать такие истории из советского времени, но пришлось матери представить паспорт и показать, что у нее дочери – близнецы. И невозможно купить одну куклу на двоих.

Ира помнит, как мама никогда не ложилась спать, не пожелав дочерям спокойной ночи, и не поцеловав их. Однажды Елене показалось, что Ирочка уже уснула, и она поцеловала только Лиду. До сих пор помнит Ира, как расстроилась в тот миг. Нет, у них не было соперничества, мама растила дочерей в любви и понимании, обеим дала возможность выбрать любимую профессию.

Лидия пошла по стопам отца, занималась на том же архитектурном факультете Рижского университета, который до войны закончил Абрам Шур. Там еще помнили этого талантливого человека. Завершила учебу в МАРХИ.

Ирина стала педагогом, преподавателем английского языка. Вышла замуж, переехала в Ленинград. Мама осталась в Риге со старшей дочерью, если можно считать Лиду, родившуюся на пятнадцать минут раньше, старшей.

В начале девяностых важное решение принималось всей большой семьей. Елена Даниловна и обе дочери с семьями репатриировались в Израиль. Казалось бы, можно спокойно жить на пенсии, но Елена Даниловна никогда не умела чувствовать себя на заслуженном отдыхе.

Поселившись в Иерусалиме, она стала активной участницей деятельности местных ветеранов Второй мировой войны, продолжала поддерживать связь с боевыми друзьями и коллегами по мирной жизни.

Она путешествовала, спешила познать новую страну, которую полюбила сразу. Ходила в ульпан, изучала иврит и историю Израиля. В этом ей помогала внучка Габи.

Елене Даниловне было уже за восемьдесят, когда она сама отправилась открывать Америку. Нет, она никогда не была классической бабушкой на скамейке. Всегда красивая, элегантная, она оставалась для детей и внуков стержнем семьи. Трое внуков и внучка выросли в семье, двое сыновей у Ирины, сын и дочь у Лидии.

Любовь к мужу пронесла Елена через всю жизнь. Неудивительно, если пошла она за любимым человеком в пекло, на фронт, то оставалась ему верна до конца дней, бережно сохраняя память об Абраме и сумев передать ее дочерям и внукам.

Лидия рассказывает, что одним из любимых маминых стихотворений были строки Ольги Берггольц:

Ни до серебряной и ни до золотой,
всем ясно, я не доживу с тобой.
Зато у нас железная была —
по кромке смерти на войне прошла.
Всем золотым ее не уступлю:
всё так же, как в железную, люблю.

Елены Даниловны не стало в марте 2003 года. Все было в ее жизни…Изнеженной рижской барышне в шелковых платьях и модельных туфельках пришлось обуть кирзовые сапоги и пройти длинными дорогами той страшной войны. Пережить ужас потери родных в Катастрофу, похоронить маленькую дочь и мужа, и, несмотря на огромные душевные потери, оставаться всегда Сестрой Милосердия.

Семья давно уже пустила свои корни на Земле Обетованной.

Бабушка всегда гордилась успехами внуков. Михаил стал инженером-электронщиком, Павел – историк и библиотекарь, а Габи – художница и арт-терапевт.

А дело старшего лейтенанта медслужбы, старшей медсестры 50-го отдельного медико-санитарного батальона Латышской дивизии Елены Шур в семье продолжается. Преемственность поколений… Отцы и дети… Бабушки и внуки…

В Тель-Авивской больнице «Ихилов» продолжает традиции ее внук, старший анестезиолог доктор Александр Сотман, много дней резервистских сборов посвятивший ЦАХАЛУ, как военный врач.

Мечтает о профессии врача, правнучка Дана, нынче офицер ЦАХАЛА, а ее брат Леон в этом году собирается в десантные войска.

И берегут в семье бабушкины награды. Так сохраняют память.

Елена Даниловна любила петь, еще в юности она участвовала в работе хора, а любимой песней ее всегда был романс «Гори, гори, моя звезда». Наверное, если в ясную погоду ночью поднять голову и взглянуть на множество мерцающих огоньков, один из них будет звездой сестры милосердия Елены Шур.

Пусть же горит ее Звезда, дочери, внуки и шесть правнуков Елены Даниловны не дадут ей погаснуть.

(Фотографии из семейного альбома)

Автор: Лина Городецкая